Когда он просит ее надеть цветастое кимоно, она не понимает. В его взгляде — боль; и, увидев эту боль, она соглашается. Ее согласие, впрочем, не распространяется на все. С раннего детства привыкшая защищать себя сама, она бьет сразу же, как только его рука ложится ей на грудь; вернее, пытается ударить. Он вовремя делает шаг назад; от пощечины его это не спасает. Так они и стоят друг напротив друга — она, растрепанная уличная девчонка в чужом кимоно, и он — сама холодность, само великолепие… прижимающее руку к отпечатку ее ладони, который наливается красным. Наверное, интуитивно она чувствует, что нужно сказать: — Я не та, кого ты хочешь видеть! Не пытайся… заменить! Когда его лицо принимает недоуменное, почти растерянное выражение, она бежит прочь. Как можно дальше — от него.
***
О таком не рассказывают. Да и некому — не Ренджи же. Не хватало еще, чтобы он пошел бить морду собственному капитану; капитан сам его до полусмерти изобьет. В лучшем случае. И не Ичиго — об этом даже подумать смешно. С чего бы это с ним на такие темы разговаривать? С ним хорошо, тепло, и воспоминания о прошлом тут совершенно ни к месту… Они вообще ни к месту. Лучше забыть все, будто ничего и не было.
***
В первый раз Рукия вспоминает, когда брат защищает ее от удара. Во второй — когда вместо нее сражается с Арониеро в Уэко Мундо. В третий раз она приходит к нему сама, ближе к ночи. На ней шелковое кимоно — черное, с цветочным узором. Вишневые розы, лиловые лепестки — ничего общего с пастельным кимоно Хисаны. И ноги у нее другие — босые ступни вместо белых таби; все, все по-другому, прощайте, ночные слезы.
***
О таком не рассказывают. Есть тайны, общие только для двоих.